Иногда и сам человек не знает, что скажет. Сам Господь глаголет через уста его. Надо молиться так: “Господи, Cам во мне живи, Сам говори, Сам действуй”. И когда глаголет Господь через уста человеческие, то все слова того человека действенны бывают, все сказанное им исполняется. И дивится сему и сам говорящий. Только надо твердую веру иметь и отдать Господу и сердце, и уста. Ни одного своего слова не буду говорить без Твоей воли, твори со мною, что хочешь. Так надо молиться. Только тогда мудрствовать нельзя. Мудрость свою надо вести такую, чтобы Господу дать доступ, чтобы Он мог, что хочет, творить с тобой.
(Из духовных наставлений старца Захарии Радонежского)

Братья и сестры, когда вы в великой скорби, обратитесь к этому первому апостолу Христову, и он поможет вам во всех ваших тяготах. И если случится какая-либо напасть, то обратитесь к этому первому евангелисту. Какой бы горечью ни была исполнена твоя душа, он ее усладит Христовой благодатью, которую таинственно ниспошлет из горнего мира в твою измученную душу. И когда вы в искушениях и ужасах этой земной жизни, то прибегните к нему святому исповеднику, скажите ему, что на сердце вашем, излейте скорби и нужды душевные и будьте уверены, он таинственным, божественным образом сойдет в душу твою и спасет тебя, и избавит от всех искушений и бед.
http://inoklife.ucoz.ru/forum/112-228-9040-16-1568139903

Образ Божественной любви (Страх Божий-Совесть-Жажда Бога), и я люблю тебя.

Не могу понять как сочетается любовь Бога с тем, что Он отправит миллиарды непокаявшихся грешников в вечные бесконечные мучения в геенну огненную. Чем больше об этом думаю, тем меньше понимаю как такое возможно. Тем более, когда дана заповедь о любви ко всем людям. Если действительно любишь людей, то такая страшная участь для них кажется чрезмерно жестокой (а если еще себя представить нераскаявшейся в геенне огненной навечно, то это уже совсем жутко). Но Бог же знал, что Его творения развратятся, что человек слаб и многие не будут каяться. Зачем же создавать так много людей для бесконечных мучений, давать им возможность сделать такой страшный погибельный выбор? На мой взгляд, это как ребенку дать в руки настоящую гранату и сказать, чтобы не игрался с ней, потому что это опасно, что погибнет. Но ребенок неразумный разве поймет. В чем же милость? Не пойму, измучилась от этих помыслов. Прошу Бога вразумить, но ответа пока нет.

Некоторый брат жил в общежитии, в послушании, и был любим пятью братиям и, а не любим одним братом. Вследствие нерасположения одного брата он вышел из того монастыря и перешел в другой. Здесь полюбили его восемь братий, а два возненавидели. Он вышел из этого монастыря, вступил в третий, в котором семь братий были расположены к нему, а пять не расположены. Брат убежал и оттуда.
Он пришел к некоторому монастырю и, прежде нежели войти в него, сел и так рассуждал сам с собою: «Если я буду повиноваться помыслу своему, то не достанет мест во вселенной для переходов моих, почему отныне даю обещание терпеть». Потом он вынул бумагу и написал на ней вопрос себе: «Ты вышел из нескольких монастырей, не терпя ропота и укорений; здесь будут делать тебе неприятностей больше, нежели в тех монастырях. Вспомни все поводы, побудившие тебя выходить: все эти поводы ты найдешь и здесь; будешь ли терпеть?» В ответ он написал: «Во имя Иисуса Христа, Сына Божия, буду терпеть». Записку свил он в свиток, вложил в свой пояс и, помолившись, вошел в монастырь.
По прошествии короткого времени он услышал ропот братий на себя, он огорчался; тогда вынимал записку и прочитывал написанный в ней обет свой: «Во имя Иисуса Христа, Сына Божия, буду терпеть». При этом он говорил себе: «Ты дал обещание Богу: проси же у Него помощи». Таким образом брат получал утешение. Невидимый враг, возмущенный терпением брата, внушил прочим монахам пытливую мысль: узнать, что прочитывает брат утешающее его. Они начали говорить: «Пришлец-монах — волшебник: прочитывает что-то и избавляется от смущения».
Наконец они пошли к игумену и сказали ему: «Мы не можем жить с этим братом: он колдун, носит в поясе обаяние; если хочешь иметь его в монастыре, то отпусти нас из монастыря». Игумен был муж духовный. Зная смирение брата, он понял, что сказанное ему было сказано по зависти, внушенной диаволом, и потому отвечал монахам: «Подите, помолитесь, и я помолюсь, а по истечении трех дней дам ответ вам». Однажды, когда брат спал, игумен тихо расстегнул пояс его и прочитал записку; потом положил ее на свое место и застегнул пояс. После трех дней монахи пришли к игумену и спросили его: «Скажи нам, как ты хочешь поступить с волхвом?» Игумен отвечал: «Позовите его». Когда он пришел, игумен сказал ему: «Зачем ты соблазняешь братию?» Брат отвечал: «Согрешил, простите меня, и помолитесь за меня». Игумен, обратись к братии, спросил: «В чем приносили вы жалобу на него? что он сделал?» Монахи отвечали: «Он волхв, у него в поясе колдовство». Игумен сказал брату: «Покажи свое колдовство». Брат отвечал: «Я согрешил, прости меня». Игумен сказал на это: «Возьмите у него колдовство его». Брат не давал расстегнуть пояса своего, но это сделали и вынули записку. Записку отец отдал диакону и велел прочитать вслух всем, говоря: «Да постыдится диавол, учащий человеков колдовству». Когда же прочитано было написанное в записке: во имя Иисуса Христа, Сына Божия, терплю, тогда постыжены были братия. Они поклонились игумену до земли, говоря: «Мы согрешили, прости нас». Отец сказал им: «Что кланяетесь вы мне? поклонитесь Богу, и поклонитесь в ноги брату этому». А брату сказал: «Помолись за них, чтоб им прощен был грех». И помолился брат за братий Богу.

Да, Совесть, восседает ложь,
но я не знаю как расстаться с ней.
Я не имею сил, она сильнее.
А Бог, когда прошу Его помочь,
и дать иного господина,
как полагаю я, меня не слышит,
Все, как и прежде, изменений нет.